Бумеранг или длинная история любви часть 1

(18+)

Ни моя интуиция, ни её внешние данные никак не подсказывали мне, что женщина, которую мне тогда представили, это женщина моей судьбы. Конечно, мое офицерское бытие мне начинало приедаться, перспектива дослужиться до генерала тогда в начале 80-ых уже не казалась мне столь же реальной и привлекательной, как в 70-е, когда я после Афгана добился перевода с действительной службы на учёбу в Ленинградскую академию тыла и транспорта.

Первоначальный учебный энтузиазм вместе с энтузиазмом самих наших вооружённых сил начинали иссякать, и мы с моим новым товарищем по академии все больше внимания стали уделять соблазнам личной жизни. Город мы знали плохо, посеревшие старые здания рядовой застройки ничего нам не говорили, чаще всего мы развлекались, эксплуатируя старый провинциальный опыт: знакомились с женщинами и пытались с ними сблизиться.

Успех был переменным, но этих перипетий, в общем, хватало для заполнения пустот, остающихся в нашем обязательном учебном расписании. Здесь же на 5 линии Острова мы с лейтенантом Сергеевым сняли комнату с дворовыми, но южными светлыми окнами.

Квартира была неухоженная, многонаселённая, на верхнем этаже без лифта, но со свободными нравами, никто не интересовался, кто к кому приходит в гости, так что мы с лейтенантом использовали её по очереди, как хотели. На этот раз была очередь лейтенанта, и я поджидал его, чтобы передать ключ, в скверике у кинотеатра «Балтика». Он заявился с двумя девушками.

С одной из них смешливой шатенкой он меня уже знакомил, вторая была мне не знакома и по первому впечатлению ничем не примечательна. Скользнув по ней мужским взглядом, я приметил разве только то, что юбка у неё ниже колен, но пёстрая кофточка на груди туго натянута.

- Вот, капитан, поручаем тебе Юлю. Девушка она приветливая и много знающая. Так что умудряйся. А мы в кино, потом к нам. Жду тебя после 12.

И они исчезли, а мы остались одни и побрели дальше по 7 линии в сторону Большого. Юля действительно оказалась с непринуждённо приветливым и правильным голоском и принялась мне рассказывать банальности, которые сообщают при знакомстве. Она окончила в позапрошлом году Герценовку, работает учительницей младших классов и живёт с мамой здесь же на Васильевском.

Я взглянул на неё сбоку: мягкий, непримечательный профиль. округлая щека со следами загара, бледно жёлтые, как бы выгоревшие волосы просто расчёсанные на пробор. Когда же она поворачивала своё лицо ко мне, то её головка на довольно высокой шее оказывалась прямо перед моим лицом и она чуть снизу как бы заглядывала своими бледно голубыми глазами в мои.

И это был взгляд тёплой приветливости и надежды. Он провоцировал незнакомое мне странное щемящее чувство, переводившее её банальные слова в другую гораздо более значимую тональность. И уже тогда где-то в глубине сознания промелькнула мысль, что эта женщина, шагающая рядом со мной по воле случая просто так из моей жизни не уйдёт.

Впрочем, тогда за разговорами эта мысль легко ускользнула. Тем временем мы пересекли Большой и подошли к Никольскому рынку и тут в ней проступило другое, далеко не банальное я, я учительницы.

- А знаете ли Вы, что к Никольскому рынку примыкал самый большой в городе немецкий квартал?

- Не знал, да и зачем мне это знать? Меня учат другому.

- Другое - это профессия, нужное для полезного дела, а живём мы душой. Если всё, что нас окружает, для нас просто мёртвые предметы, которые нам ничего не говорят, то живём мы в немоте и душа наша заперта в тесной клетке обыденного.

У неё начинается своеобразный цирроз, живые клетки перерождаются просто в соединительную ткань. Другое дело, когда городские камни вокруг тебя - живые знаки породившей их жизни. И ты живёшь не в немоте, не в косноязычии, а в постоянном беглом диалоге, в мелькании угадываемого смысла. Душа не будет лениться, она будет в постоянной живой работе.

Она внезапно, как бы спохватившись, смолкла и виновато заглянула мне в глаза.

- Какая душа! Я материалист, и судя по твоей речи, косноязычный, грубый.

Она на мгновение вспыхнула. И это её умение обезоруживающе краснеть, наталкиваясь на непонимание и вообще на какое-то препятствие, которое смутило меня тогда и, что интересно, продолжало действовать подобным образом и в последующем общении, было её своеобразной защитной реакцией на каверзы и непоследовательности этого мира. И как ни странно, достаточно эффективной.

-Это был один из первых гостиных дворов Петербурга, - продолжала она, оправившись от минутного замешательства, когда мы подошли к аркам Андреевского рынка. – Старше только Гостиный двор у Таможни, но когда началось парадное строительство на Стрелке он был почти полностью снесён. Этот же Гостиный двор благодаря стараниям немецкой общины процветал и в прошлом веке и вот дожил до наших дней. Впрочем, до наших дней сохранились и выстроенные немецкими прихожанами храмы: редкое для Петербурга готическое здание лютеранской церкви на Среднем и барочное здание католической церкви здесь в начале Большого. Есть и интересный памятник обыденной жизни того времени – аптека Пеля. В своё время она была очень знаменита и вот сумела сохранить себя и имя своего первого хозяина и по сей день.

- И что, ты рассказываешь об этом и своим первоклашкам?

- Сейчас нет, сейчас они усваивают прописи. Но со временем – вполне.

Мы ещё долго ходили по линиям Васильевского острова и она своим размеренным и назидательным голосом снова и снова принималась рассказывать о местах, через которые мы проходили.

Для меня такой поворот оказался необычным. Женщины, с которыми я знакомился раньше обычно рассказывали бытовые банальности о себе и, понимая их очевидную пустячность, обычно со временем замолкали. Становилось скучно.

И тогда я начинал не иссякающую тему о мужчинах и женщинах. Обычно это их оживляло. Безнадёжные же естественным образом отсеивались. Прочие же по мере того, как разговор становился всё более откровенным, как бы ранжировались по степени перспективности.
Проституток в те времена не было, интимные отношения были свободны от коммерческих неудобств, достаточно было взаимного расположения, принципиальной готовности отведать интимных прелестей друг друга, ну и места, где это можно было бы сделать. Место было и незатейливый трафарет обычно срабатывал. Дальше, эти отношения можно было предоставлять воли случая.

Конечно, эта незатейливость тоже грозила скукой. Но мы с лейтенантом были молоды, в нас в полный голос звучал охотничий азарт и мы, повинуясь его голосу, множили добычу, не ведая скуки.

То, что в этом ряду, порою попадаешь на перекрестки, на которых привычное вдруг становится судьбоносным, я понял благодаря Юле, но конечно потом, гораздо позже.

Наше хождение и не вполне понятная мне экскурсия уже начинали меня утомлять, когда я вдруг заметил его, хотя он, видимо, заметил меня раньше, но просто не подавал виду.

- Сержант,- не совсем уверенно окликнул его я.

- Он самый, товарищ лейтенант. Впрочем, уже, простите, капитан. Проездом?..

- Нет, на учёбу.

- Растёте, значит. А я вот что-то в обратную сторону.

Мы как раз проходили мимо пивной на углу Первой линии и Среднего. Он тоскливо поглядел в витрину.

- Может, заглянем, помянем наши подвиги, - не решительно предложил сержант.

Я взглянул на Юлю.

- Ну что ж, уважим мужские подвиги, согласилась она, шутливо заглянув мне в глаза.

В пивной висел густой запах табачного дыма и пива. Сержант, чувствуя себя ответственным за согласие с его предложением, засуетился. Отыскал свободный столик и притащил три тяжёлые гранённые бокала с пивом.

- Ты знаешь, чем дальше отходят в прошлое те времена и чем более мутными становятся воспоминания о них, тем чётче память цепляет ту картинку: ты опускаешься на колени перед открытой дверцей вертушки и протягиваешь мне руку, я до края борта уже не дотягиваю, а духи как тараканы лезут из всех щелей откоса. Да, это была рука бога. Когда нахлынет, я в него даже, как верю.

- А я, грешным делом, и не помню. Я, по-моему, всем, кто запрыгивал последними, руку протягивал.

- А я вот чётко помню, рука бога…

- Ну ладно, была не была. Мы-то вот есть, значит в каком-то смысле всё-таки была.

Он освободил, не доставая из кармана горлышко бутылки «Столичной» и, наклонившись над столиком, наполнил бокалы с отступившей пеной до краёв.

- Слушай, я ведь в форме, мне нельзя, у нас в академии с этим строго: отчисляют.

- А давайте лучше я, и капитана выручу, и руке бога воздастся, - Юля придвинула бокал к себе и, держа его обеими руками, принялась пить.

Под нашими удивлёнными взглядами она, краснея и задыхаясь, выпила почти всё.

- Ничего себе, - воскликнул сержант. – Так может ещё?

Она, не подав виду, придвинула к себе и второй бокал, но, начав пить, поперхнулась и, закрыв лицо рукой, опрометью бросилась к выходу. Я, хлопнув по плечу оторопевшего сержанта, последовал за ней. Она была уже на другой стороне проспекта.

- И чего это ты, - недоумевал я, неконтролируемо перейдя на «ты».

- В жизни всегда есть место подвигу, - отшутилась она, отдышавшись.

Но скоро от гремучей смеси пива и водки ей стало нехорошо.

- Проводи меня домой, отвернувшись, попросила она. В подъезде она стала оседать на ступеньки. Я подхватил её на руки, а она обняла меня за шею.

- Вот ключи, четвёртый этаж, моя комната слева в конце коридора, – прошептала она мне на ухо.

Я, не опуская её, открыл входную дверь, быстро одолел коридор, плечом толкнул не запертую дверь ее комнаты и не зажигая света, и опустил тело на диван. Дверь осталась распахнутой, я вернулся к ней и, прикрыв, защёлкнул замок. Без света из коридора в комнате стало совсем темно. Опустившись на колени, я стал шарить вокруг дивана в поисках лампы, но выключатель оказался на стене. Я заметил его, немного привыкнув к темноте.

Продолжение следует ..